Возвращенная память

11 апреля отмечается Международный день освобождения узников фашистских концлагерей, который установлен в память об интернациональном восстании узников концлагеря Бухенвальд, произошедшем 11 апреля 1945 года.
История этой публикации началась с телефонного разговора автора с нашим земляком, бывшим сотрудником редакции районной газеты, ныне проживающим в Барнауле – Василием Соловиченко. А затем от него по электронной почте пришли материалы, часть которых предлагается читателям.

«В те далёкие годы»
Под таким заголовком в «Алтайской правде» за 21 июля 1968 года был публикуемый ниже материал.
Если бы кому-нибудь при¬шла в голову мысль восстановить тот лагерь (для киносъемок, что ли), Николай и теперь с точностью до сантиметров смог бы указать расстояние от двери барака до шахты. Пятьсот двадцать три шага. И направление. Потому что по утрам, когда они, «восточные рабочие», меряли те шаги, впереди, чуть наискосок, взмывало солнце. Было до боли обидно, что вот проплыло оно всего несколько часов назад над Макеевкой, над хутором Червоным, а не расскажет, как там, на далекой Украине.
По асфальту глухо гремели деревянные колодки. Под их перестук вспоминался май 1942 года. Посулы райской жизни в рейхе, красочные плакаты, с которых удивительно мордатые парубки призывали: «Еду завтра, кто со мной!», добровольцев не привлекли. Но если не помогает пряник, можно приме¬нить штык. Под дулами винтовок молодежь хутора Червоный погрузили в товарные вагоны, и застучали на стыках колеса. Так Николай Индутный очутился в немецком городе Линтфорте.
Здесь не было крематориев и газовых камер. Но, как и во всех лагерях, царили голод, палка надзирателя, каторжный труд, унижения, смерть. И все-таки ничто не могло сломить волю к сопротивлению. С Петром Куликовым Николаю долго толковать не пришлось. Давно заметил, как ходили у того желваки на щеках при одном виде зеленого мундира охранника. Если нельзя испортить продукцию – каменный уголь, – то можно сломать то, чем его добывают. И они старались вовсю. Для Николая это чуть не кончилось трагически. Однажды при попытке сделать короткое замыкание его так стукнуло током, что конвойные просто велели бросить тело в вагонетку с породой и похоронить. Но судьба распорядилась иначе. Отдышался Николай Индутный и снова отмеривал свои пятьсот двадцать три шага. От двери барака до шахты.
Частые поломки вызвали подозрение. Николай почувствовал за собой слежку. Но оставаться бездеятельным не хватало сил. Их хватило на другое. Дважды «срывался» с рук парня отбойный молоток. И дважды Николая с искалеченными ногами выносили товарищи из забоя. Наконец его перевели работать на коксовые печи, а вскоре сюда же попал и Петр Куликов. И когда от «неизвестной» причины вдруг выходили из строя подшипники мотора, их это радовало. Но недолго. Они понимали, что этого слишком мало, что нужна организация. Однако с чего начать, додуматься не могли.
В конце 1943 года в лагерь прибыла новая партия невольников. Ребята эти пели какие-то незнакомые песни. Среди них выделялся высокий стройный парень. Познакомились с ним после одно¬го случая. Как-то один из фашистских подпевал – а были в лагере и такие – на¬чал читать вслух газетку о «победах» германской армии. Слушали внимательно, потому что за строчками о выравнивают линии фронта кое-что о действительном положении дел уловить все-таки можно было. Но тому холую показалось мало читки.
Вот вернемся домой, колхозы… – начал было он, но не закончил.
За Советскую власть агитируешь? – спросил Николай, и новоявленный агитатор еле удержался на ногах. Второго удара, а нанес его приглянувшийся всем новичок, холуй не выдержал и грохнулся на цементный пол.
Вечером они встретились в бараке.
– Иван, – коротко отрекомендовался новенький. – Ребята вы, я вижу, свои, и все-таки фамилия здесь не обязательна. И еще: повод для драки ты выбрал подходящий, но не нужно думать, что они дураки. Пропаганде необходимо поставить умелую контрпропаганду, сводки я вам буду передавать. Но самое главное – организация. Подбирайте толковых парней, пусть организуют тройки. И помните – здесь за ошибку выговоров не дают. Впрочем, что это я все о деле, хотите послушать стихи?
Он достал затрепанную ученическую тетрадку, и, казалось, раздвинулись стены барака, пахнуло ветром с родины, зашелестели листьями березки…
Позже Николай Индутный узнал, что те незнакомые песни, которые пели ребята из новой партии, написаны Иваном.
А по земле шел 1944 год. Вести, которые приносил Иван, радовали. Даже упавшие было духом распрямляли плечи: наши идут! Медленно, но верно росла подпольная организация. Все чаще выходило из строя оборудование.
Николай чувствовал, что его друг связан с какой-то организацией, но понимал: расспрашивать об этом нельзя. Тот чувствовал, что дружба требует большей откровенности, но дисциплина брала верх, и однажды сказал:
– Ты не обижайся. Вот приедешь после войны ко мне на Алтай, все расскажу.
– Сибиряк?
— Да. Работал до войны секретарем райкома комсомола. Лейтенант.
Он закашлялся, и по губе протекла тоненькая струйка крови.
– Ты что, болен? – с тревогой спросил Николай.
– Обойдется. Не первый это ведь у меня лагерь. В бегах был, да до своих не удалось дойти…
В июле 1944 года на одной из встреч Иван был очень взволнован.
– Есть добрые новости, – сказал он. – Удалось связаться с ребятами с механического завода, у них можно достать оружие. Завтра воскресенье, пойдешь на связь ты. Вот бирка на выход, встретишь у кирхи парня со шрамом на щеке. Па¬роль…
Но встреча не состоялась. Ночью лагерь был поднят по тревоге, их эвакуировали. Иван успел забежать к Николаю, передал ему свою фотографию, пожал руку.
– Мы еще увидимся.
Но повстречаться им больше не удалось.
Николай Степанович Индутный, инженер-ревизор управления торговли Львовского облисполкома, часто вспоминает давно прошедшие годы. Такое не забывается. «Но я хочу, – пишет Николай Степанович, – чтобы на Алтае узнали о лейтенанте по имени Иван, который очень многим помог в то тяжелое время. А вдруг…».
Публикуя фотографию нашего земляка, мы надеемся, что найдется кто-нибудь из людей, знавших его в до¬военное время. Мы должны помнить о тех, кто не склонил головы перед жестоким и коварным врагом.
М. ХОНЯК.

Эта публикация «Алтайки» получила волну откликов, о чём написал сын того самого Ивана с Алтая – Василий Соловиченко:
«Моему отцу повезло в том, что, возглавив восстание пленников на заводе, он выжил! И не просто выжил, а сумел сохранить жизнь тысячам пленников. Он прошел фильтрационные лагеря, но, судя по всему, смершистам была известна биография лейтенанта с Алтая. Он не был не репрессирован, не преследовался, а был направлен для прохождения службы, и вот её период с 1944 года мне неизвестен.
В семье остались немало фотографий отца с датой 1946 года, и ни одной с датой 1945. Я также не знаю, не в советских ли фильтрационных лагерях он встретил залпы Великой Победы? Но так или иначе, а старший сержант Иван Соловиченко в 1947 году из далекого Берлина возвратился в небольшое село Новичиха на Алтае, где его ждали отец, брат Степан и вся многочисленная родня. Женился на красавице Клавдии Головко, в 1948 году родилась дочь Зоя, а в 1950 году и автор этих строк.
В 1967 году я поступил на учебу в БГПИ, летом уезжал в стройотряд (кстати, написал и издал книгу «Судьба моя – студенческий отряд» – к 50-летию ССО на Алтае, которая была презентована 14 ноября 2014 года) … Так вот, в июле 1968 года приехал в Новичиху из стройотряда и с чемоданчиком бодро переступил порог родного дома, построенного, кстати, отцом на заемные средства Сбербанка. В горнице сидели мама и тетя Наталья. Обе плакали, на столе лежала газета «Алтайская правда» с публикацией статьи «В те далекие годы». Я сразу узнал на фотографии отца, и все понял: батькина юность встала передо мною во всей полноте. А ведь в этой статье нет нашей фамилии!
Я уехал в Барнаул и разыскал Марата Хоняка, автора этой статьи, уехавшего позже в Белоруссию. Он дал адрес человека, разыскивавшего моего отца, а своего боевого товарища и командира подпольщиков!
Это был Николай Степанович Индутный, живший в городе Львове, который очень хорошо и много знал о моем отце. А потом на редакцию краевой газеты обрушился шквал писем и телефонных звонков: отца знали многие жившие в Новичихе (где он до войны был секретарем райкома комсомола), друзья по армии, боевые фронтовые товарищи и те, кто был с ним в плену. У меня завязалась переписка со многими из них, хотя многих я помню только по фамилиям».