Звездный дождь

Отнести этот рассказ к художественной прозе можно разве что условно. Факты, использованные в нем, имели место в реальной нашей с вами жизни. Только с разными людьми и в разное время.

Автор.

Вернувшись с фермы, Галина сына дома не застала. Сердце тревожно заныло. Павел пил уже несколько дней – со встречи Нового года. Домой возвращался поздно, валился спать, иногда даже не раздеваясь. А рано утром исчезал тихо и незаметно.

Захотелось выплакаться, но она сдержалась. Дала же себе слово строго выполнять наказ отца Иоанна, а значит надо слово держать. «Слова твои до него не дойдут – бес не допустит. Скорби, но скорбь в сердце не допускай, рядом с ним держи, не то и до отчаяния недалеко. И молись, крепко молись! Верь, молитва матери – великая сила. Если не исполняет пока Господь того, чего просишь, значит на то святая Его воля. Святая Моника за своего заблудшего сына сорок лет молилась… Сорок! И вымолила..!»

Галина, услышав тогда такое, ахнула. Ей может и не прожить столько. «Как же это, Господи!» Но уже через мгновенье на душе стало ровно и спокойно, как не было уже очень давно. Она прислушивалась к этому спокойствию, закрыв глаза и затаив дыхание. Боялась спугнуть то, что мягко окутало ее изболевшее сердце, словно теплая пуховая шаль. Неожиданно на смену недавнему отчаянию пришла твердая решимость молиться за сына, сколько бы лет на это ни понадобилось. И еще крепкая вера в то, что Господь не оставит.

Она занялась ужином. На вечернюю дойку подменилась, чтобы не пропускать праздничную службу в храме. А на Рождество у нее был выходной. Завтра она запечет в печке гуся с яблоками, как любит сын. Сегодня же только постные пирожки с капустой. Впрочем, Павлик их тоже любит. Только вот ничего не ест уже несколько дней…

Она принесла дров. До начала службы надо было вытопить печь. Сухие поленья разгорелись быстро. Галина смотрела на огонь, тихонько молилась и вспоминала. Вспоминала и молилась.

Сына она растила одна. Когда Павлику исполнился год, муж в поисках заработка уехал на Север, да так и не вернулся. Мальчик рос, радуя ее всем – отзывчивостью к людям, трудолюбием и любовью к матери. Учился хорошо. По дому все умел. В девятом классе такой дровяник построил, соседи ахнули. Почти сразу после школы призвали в армию. Вернулся он немного другим. Говорил мало, а улыбался и того меньше. А иногда она видела в его глазах такую безысходность, что сердце сжималось. «Повзрослел», – успокаивала себя Галина. Но на душе было тревожно. Она и в храм стала ходить сразу, как только проводила Павлика на службу. А уж когда он несколько месяцев был на войне, жизнь ее и вовсе стала сотканной из молитв. Она жила, как во сне. И дома, и на работе все делала машинально. И только молитва к Богу – чаще всего ночами – шла из самой глубины любящего материнского сердца. Привыкла молиться постоянно. Иногда про себя, иногда шепотом. А когда была одна – дома или в лесу, куда ходила по грибы – почти кричала: «Господи! Спаси, сохрани и помилуй раба Твоего Павла, кровинушку мою! Не дай погибнуть!» И больше всего на свете ей хотелось быть услышанной.

Вскоре после возвращения Павла из армии справили свадьбу. Лена терпеливо и верно ждала его, а любовь у них еще со школьных лет была. Он работал водителем в совхозе. Как-то на день рождения невестки пришли друзья. Галина помогла накрыть на стол и ушла к соседке, чтобы не мешать молодым. Своей названной дочке она подарила красивую белую пуховую шаль, которую с любовью связала сама.

Вернувшись, застала именинницу в слезах. Гости разошлись. Павел был мертвецки пьян.

Вот тогда и поняла Галина, какая беда нагрянула в их семью. Не только с медалью «За отвагу» возвратился домой ее сын, а еще и с израненной, вконец искалеченной душой.

Вскоре молодые получили от совхоза квартиру. Но счастье не спешило в ней прописаться. Павел стал выпивать чаще и чаще. Машину пришлось оставить. Пошел работать в столярку, где очень пригодились его золотые руки. А ровно через год после свадьбы Лена не выдержала – собрала его вещи и выставила на крыльцо. Павел молча переселился к матери.

Какое-то время он не пил, хотя упорно уходил от разговора. Но уже вскоре все началось снова. Плакала Галина, покаянно молчал Павел, обещал бросить. Но у него ничего не получалось. Тогда-то и поехала она в близлежащий монастырь. Долго говорили они с отцом Иоанном. И многое поняла тогда Галина, очень многое. Запутался ее сын в сетях бесовских. Да уж только она врагу рода человеческого порадоваться не даст. «Не отдам тебе сына, не отдам! И Господь мне в этом поможет..!»

После возвращения сходила к Лене. Но разговора не получилось.

– Что вы все – Бог да Бог! Человек сам за ум взяться должен.

– Ты его пожалей, дочка,  помолись за него. Знаю же, что любишь!..

Лена отвернулась к окну.

– Я все понимаю, но жизнь свою губить не хочу. Хватит с меня и того, что я на мамку насмотрелась – отец-то всю жизнь пил…

– А все же жалей его, ему это очень нужно, пойми.

Когда свекровь ушла, Лена заплакала, уткнувшись в подушку. Она не включала свет, хотя голубые сумерки уже обернулись темнотой. Сидела у окна и как всегда ждала. Все эти месяцы она ждала его каждый день, каждый час, каждую минуту.

В тот день Павел с самого утра был дома. За окном весь день лил холодный, осенний дождь, дул промозглый ветер. Кленовый лист прилип к мокрому стеклу окна, слегка шевелился под порывами ветра, но отрываться не хотел. Словно пытался рассмотреть – что там, внутри, в теплой комнате.

«Чего тебе? Лети, дружок, лети! Ты свободен. А я нет…»

Павел закрыл глаза. Он пил несколько дней подряд. Пил неистово, остервенело, будто кому-то назло. А сейчас лежал на диване обессиленный, опустошенный совершенно. Он устал пить. Устал видеть слезы в глазах матери, понимая, что мучает ее. Хоть бы выругала хорошенько. Или побила. Может, тогда стало бы хоть немного легче. Но она молчала. Часто гладила его по голове и скрывала от него свои слезы. И еще он устал без Лены, которую любил все больше и больше. Устал от самого себя. Он устал жить.

Ночами все реже удавалось уснуть. А если и засыпал, то во сне возвращалась к нему война – терзала, мучила, пытала. Видел во сне погибших ребят. «Почему я не с ними? Зачем я живу, зачем?!»

Мать готовила на кухне ужин. От входной двери мелькнула тень. «Кто-то пришел», – безразлично подумал Павел. Однако Галина не оборачивалась, продолжая заниматься своими делами.

Вдруг перед Павлом встал человек в черном остроконечном колпаке с прорезями для глаз. За его спиной молча стояли трое или четверо таких же.

– Ты все правильно решил, – сказал, будто прошипел, первый. – Ты здесь никому не нужен, только мучаешь всех. Идем с нами!

И он протянул веревку. Страшно не было. Только Павел неожиданно ощутил, что воля его совершенно парализована. Он молча поднялся, взял веревку и послушно пошел к входной двери. Вместе с ними.

В сарае было темно и тихо. Только ледяное дыхание рядом, у самого лица: «Скорее! Скорее! Скорее!» Сделав петлю, он накинул ее себе на шею. Нащупал скамейку – добротную, прочную, он сделал ее сам. Вот и пригодилась… Встал на нее, чтобы закрепить второй конец веревки за крюк в перекладине. Но не успел. Скамейка без единого скрипа рассыпалась на части.

– Господи, помилуй…

Он выдохнул это машинально – так, не молитва, скорее присказка. Протянув руку, включил свет, сдернул с шеи веревку. Обессиленно опустился на пол и заплакал. В тот же миг в сарай, будто на крыльях, влетела с белым как мел лицом, Галина.

– Я не могу… Прости меня, мам… Не могу бросить пить. Это сильнее меня…

Галина подбросила в печку дров, допекла пироги. Накануне всю ночь бушевала метель. Сердито швыряла снегом в окна, выла в печной трубе. Но к обеду ветер неожиданно совсем стих. Пошел густой, крупными хлопьями снег. Казалось, кто-то невидимый украшает притихшее село к празднику. Наступало Рождество – белое, чистое, радостное. Только радости на сердце у Галины не было.

В сенях хлопнула дверь. На пороге появился Павел. Он был трезвым. Галина загорелась надеждой.

– Сыночек, с наступающим Рождеством тебя!

Павел молча кивнул, стянул куртку, снял сапоги. Прошел в комнату, лег.

– Может, сходим на вечернюю, как раньше, помнишь? Праздник-то какой! Служба такая хорошая!…

Галина подошла к дивану, наклонилась к сыну, провела рукой по голове. Павел посмотрел на нее, и она увидела в родных глазах душераздирающую пустоту.

– А на завтра у нас твой любимый гусь с яблоками…

Она не договорила. Павел поднялся с дивана, нехотя натянул куртку.

– Что ты заладила – «праздник», «гусь с яблоками», «служба»..!

Дохнул перегаром и хлопнул дверью.

Постоял на крыльце, потом у калитки. Долго слонялся по улицам, в надежде встретить кого-нибудь из знакомых, чтобы вместе распить поллитровку на похмелье. Сильно болела голова. А боль в душе была и совсем нестерпимой. И еще неимоверная тяжесть. Будто лежала в груди пудовая замшелая глыба. Правда, пробивались из-под нее крошечные ростки не то надежды, не то какого-то предчувствия. Но Павел ощущал их слабо, на уровне подсознания: уж слишком тяжел был камень.

Он остановился у школы. Вспомнил, как они с Леной в десятом классе кружились в вальсе и новогоднем вечере, а потом долго бродили по селу, запорошенные снегом. Говорили, мечтали.

Павел зачерпнул в пригоршне снег, прижался к нему лицом. Стемнело. Снегопад прекратился. Небо раскинулось над селом, сверкая звездами, празднично, красиво.

Постояв у школы, он решительно направился к магазину за углом клуба. Денег не было. Но здесь всегда давали в долг. Жутко захотелось выпить. Знал, что это принесет немедленное облегчение. Всего несколько глотков, и уйдет эта невыносимая боль и тяжесть, а на смену придет желанное безразличие абсолютно ко всему. О том, что потом боль и безысходность подступят с новой силой, думать не хотелось.

Он зашел в сквер у клуба, смахнув снег, сел на скамейку. Распечатал бутылку, поднял руку, запрокинул голову… И вдруг, перевернув бутылку вверх дном, вылил содержимое в снег. Потом взял пустую поллитровку за горлышко и не сильно, но чувствительно стукнул себя по голове…

Да со стороны все выглядело именно так, хотя на самом деле все было совершенно иначе. Держа открытую бутылку в руке, Павел вдруг почувствовал, что кто-то невидимый крепко сжал его руку и опрокинул поллитровку в снег. Затем медленно поднял ее вверх и стукнул его по голове. Все это было настолько явственно, что Павел, вначале крепко зажмурившись, открыл глаза и огляделся. Рядом никого не было. «Господи! Спаси, сохрани и помилуй раба твоего Павла, сыночка, кровинушку мою! Не дай погибнуть!» – услышал он где-то внутри себя. Что-то теплое толкнулось в груди. Он встал со скамейки, поднял голову вверх, глядя на сверкающий множеством звезд небосвод.

И вдруг звезды полетели вниз. Не одна или две, а настоящий звездный дождь! Дождинки сверкали, искрились. Теплые сверкающие струйки стекали по лицу, по спине, щекотали за шиворотом. Павел сдернул с головы шапку, подставил под дождь ладони. Он продолжался этот чудесный дождь, необыкновенный, радостный. Смывал тяжесть с плеч, вымывал ее изнутри.

– «Господь родился!» Он снова услышал это в глубине самого себя.

– Господь родился! – раскинув руки, неожиданно громко крикнул Павел туда, в небо.

– Павлуха, это ты что ль?

В сквер на голос зашли двое его подпитых приятелей.

– А чего орем? – пьяно скривился один. – Не допили что ли? Дак мы это сейчас мигом сорганизуем!

Павел, улыбаясь, крепко ткнул друга в плечо:

– Ничего ты не знаешь, Сань! Господь родился, понял?

И он уверенно, быстро и легко зашагал по улице. Свернул в знакомый переулок. «Ты все правильно решил! Скорее, скорее, скорее!» Кто-то невидимый радостно торопил его. Павел уже не шел, бежал. И знал, что так нужно.

Над селом во всей красе раскинулась чудесная Рождественская ночь.

Вечерняя служба пролетела незаметно. В храм Галина пришла расстроенная неудавшимся разговором с сыном. Но уже вскоре на душе стало спокойно. Кого же просить за сына как не Всемогущего Бога? «Господи! Спаси, сохрани и помилуй кровинушку мою! Не оставлю Тебя, не отступлю от Тебя, день и ночь молиться буду. Только дай мне подольше пожить, чтобы успеть. Знаю, что долго придется…» – простодушно просила женщина, стоя перед иконой Спасителя. Просила и верила, что Он ее слышит. Верила, как никогда.

Вернувшись домой, сына не застала. На улице крепчал мороз. Спать не хотелось, да и не спалось. Она встала перед иконами. Знала одно, что если будет молиться, с Павлом не случится ничего плохого. А то мало ли чего в такую-то стужу. Так и промолилась почти до утра без усталости и тяжести на сердце. А с рассветом пошла в храм на Рождественскую литургию.

Павел дома так и не появился.

Храм был полон народа. Еще вчера стены украсили, а пол устелили сосновыми лапками. Стоял запах хвои. Пахло любимым всеми праздником.

Галина встала на то же место, что и вчера. Служба началась. Она молилась, про себя подпевала клиросу, вслушиваясь в слова праздничных песнопений. Внезапно почувствовала желание оглянуться. Однако шла служба, и она продолжала молиться, стараясь избавиться от искушения.

«Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума…»

Галина не выдержала, обернулась. И встретилась глазами со счастливо улыбающейся Леной в белой пуховой шали. Рядом с нею, слегка склонив голову набок, стоял и тоже улыбался Павел.

«…Тебе кланятися Солнцу правды и Тебе ведети с высоты Востока, Господи, слава Тебе!»

Л. Чубатых. с. Волчиха.