Мама

Первое, что помню, это наш дом. Обычный пятистенник. Таких в нашем селе Вострово было множество. Дома походили друг на друга и снаружи, и внутри. Они были как члены одной семьи. Смотрели на улицу глазами-окнами. Эти глаза бывали разными: голубыми, когда весной или летом в них отражалась небесная лазурь, весело искрящимися от яркого зимнего солнца в морозный день, или печальными. Печальными глаза у домов были осенью. А когда низкие темные тучи сыпали мелким холодным дождем, окна плакали.
Именно так все и казалось мне тогда.
Как только я стала осознавать себя, помню рядом маму. Папа дома бывал редко, он работал в школе. Учителем, завучем, потом директором. Уходил рано утром, приходил на обед, а возвращался поздно вечером. А без мамы наш дом представить просто невозможно. Она была солнышком, теплой печкой. Без нее в комнате становилось мрачно и холодно. Это ощущение жило во мне с самого раннего детства.
Однажды летом, я еще тогда не ходила в школу, шла я от бабушки. Дедушка с бабушкой жили и не далеко, и не близко. Надо было дойти почти до конца нашей улицы, свернуть налево, пройти еще прилично, чтобы оказаться в их маленьком, на манер украинских хаток выбеленном снаружи и удивительно уютном внутри домике почти на краю села.
Когда я уже возвращалась домой, огромная туча мгновенно заволокла полнеба. Сверкнула молния, и громыхнуло так, что я с испуганным криком присела. Возвращаться назад не имело смысла, и я что есть сил понеслась домой. «Мама! Мамочка!» Не знаю, шептала я или кричала насмерть перепуганная, мгновенно промокшая под внезапно обрушившимся ливнем. Я мчалась к маме как к спасению. И от дождя, и от сковавшего сердце страха, и от нависшей низко-низко тяжелой темной тучи, от которой на улице среди белого дня сделалось темно.
Мамы дома не было. Я кричала, звала, но в доме было пасмурно и пусто. Я хорошо помню, о чем подумала вдруг. Подумала, что сейчас умру. Просто не смогу жить без мамы. В моем детском воображении обыкновенная летняя гроза превратилась в трагедию. Без мамы…
Умереть я не успела. В дом вбежала промокшая как и я мама. Когда началась гроза, она выскочила на улицу, чтобы спрятать в сарай гусят. И вот она здесь, со мной, улыбающаяся, в мокром платье и платочке, босая и такая красивая, самая лучшая в мире – моя мамочка!
Я уже не от страха, а от радости, что она рядом, плачу в голос, уткнувшись лицом в мамину шею. Она держит меня на коленях, утешает, гладит по голове. И уже совсем не страшно. Но на всякий случай я обнимаю маму крепко-крепко, и, всхлипывая, изо всех сил прижимаюсь к ней. Чтобы чувствовать ее тепло. Чтобы она опять не ушла куда-нибудь.
Так и сидели на стуле, обнявшись, пока не прошла гроза, и промытое дождем солнце не засияло над таким же промытым селом. Засияло светло и радостно, чтобы еще не скоро – вечером, закатиться за степной горизонт.

ЛЯЛЕЧКИ
У меня недавно разбился чайник. Любимый, очень красивый, расписанный хризантемами, и памятный. Выбросить теперь уже совершенно ненужную вещь в мусорку рука поднялась не сразу. Разбитая посудина долго стояла на столе возле бани.
Мне не раз приходилось видеть в мусорке детские игрушки. Вполне приличные – куколки, машинки, детская посудка. Выбрасываются они за ненадобностью: дети выросли. Спросила, почему бы не отдать кому-нибудь.
– Да что ты! Такого барахла у каждого завались!..

И то правда. Далеко ходить не надо – у моих внуков игрушек целый магазин. В кучу свалены, потому что никаких полок не хватает их разместить.
В моем детстве тоже были игрушки. Большей частью их кто-нибудь из родни привозил из города. Маленький утюжок, весы – как только мне их подарили, мы с подружками сразу устроили магазин. Развешивали в бумажные кульки конфеты-камешки, сахар – песок с дороги. Жестяная баночка из-под маминого крема служила тарелкой для куклы. Ложка – палочка. Флакон или коробочка от духов украшал комнатку, когда играли в дом. Никакие флаконы и баночки из-под лекарств не выбрасывались, их отдавали нам играть.
А еще у нас были лялечки. У кого в тряпочном мешочке, у кого – в коробочке. Но были они абсолютно у всех девчонок. Лялечки – это осколки фарфоровой посуды. Мы ходили за ними за село, где у колхозных ферм выбрасывали мусор и навоз. Или собирали на назьмах за огородами. Собравшись вместе, мы раскладывали где-нибудь на крылечке каждая свои лялечки. Иногда менялись. Иногда просто дарили заветные осколки с цветочками друг другу. Помню, кто-то из девочек потерял свои лялечки. Вот реву-то было! Но мы выход из положения нашли сразу: кто по одной, кто больше из своих отдали. И надо было видеть, как просияла наша подружка.
Мальчишки мастерили себе из деревяшек ружья и пистолеты, делали великолепные луки со стрелами и рогатки. А еще ходули. Какое было удовольствие ходить на них! Мы даже наперегонки бегали. Соседские мальчишки подарили мне ходули, на которых через увеличительное стекло солнышком выжгли узоры. Когда мне из Москвы привезли настоящие маленькие ведерочки, мои подружки ахнули. Ведерки, как и коромысла, у нас были, их делали папы из жестяных банок из-под повидла. Но эти-то были настоящие! Голубые, с цветочками.
Не помню уже кому, купили в городе игрушечную гармонь. В моем детстве жадность и у детей, и у взрослых была огромной редкостью, и гармошка ходила по рукам. Мы сразу же устроили праздник с собственной музыкой.
Разбитый чайник я, конечно, выбросила. Он-то и напомнил мне наши детские игрушки – незамысловатые, совсем простые. Но как мы их любили. Вот и из моего разбитого чайника такие бы замечательные лялечки получились!..
Людмила ЧУБАТЫХ.
с. Волчиха.